Старик с губной гармошкой

[Turbobobr]

Вот, собственно.....

Турфинн Хаукос
Старик с губной гармошкой.

Невестка у него была славная, и сделать ей замечание – сказать, что шум пылесоса действует ему на нервы, - он не мог. Она действительно хотела как лучше. Да и как объяснить ей, что вся эта пыль сохранилась в их доме с той поры, когда жена была еще жива, жена с которой он ссорился и бранился, но и очень ее любил более сорока лет.
В шестьдесят четыре года Энок Борум заболел диабетом, а спустя еще пол года – ослеп.
- При диабете такое случается, - сказал молодой врач и добавил: - Особенно в вашем возрасте.
Вероятно, хотел утешить. Энок ничего не ответил. Он давно понял, что бестактность – одна из привилегий молодости.
Жена научилась делать уколы инсулина и строго следила за его диетой, и оказалось, что быть слепым совсем не так страшно, как он думал раньше. Довольно скоро он сумел сносно передвигаться на ощупь в их квартире. Но долго помнил тот страшный день своего позора, когда нечаянно разбил чашку, пока жены не было дома. Он сказал, что чувствует себя как мальчишка, забравшийся в чулан, чтобы полакомиться варением, и кокнувшим там банку. Но жена только посмеялась.
Пока Энок не ослеп, ему и в голову не приходило подавть жене кофе в постель. А теперь захотелось, возник спортивный интерес – получится ли? Первые попытки были неудачными, он лил мимо чашки, переливал через край. Но потом придумал маленькую хитрость: если кончик пальца положить на самый край чашки, будешь точно знать, когда она наполнится.
Но все кончилось в то воскресное утро, когда он на ощупь пробирался на кухню и споткнулся о какой-то предмет, который раньше в этом месте не лежал. Это было тело его мертвой жены. Разрыв сердца. Мгновенная смерть. И все тот же молодой врач успокаивал Энока:
- В таком возрасте следует быть готовым…
А в твоем возрасте человек вообще еще ни к чему не готов, с горечью подумал Энок Борум. Зелены вы еще понимать, что боль и горечь всегда застают человека врасплох.

Сразу после похорон его сын и невестка были внимательны заботливы. Но время шло, и дети все реже навещали старика, что Энока Борума ничуть не удивляло и не огорчало. «Понимаешь, Ролф поменял работу, и теперь у него впервые появилась возможность …»
Или: «Ты же знаешь, я устроился на работу по совместительству, ведь мы хотим купить дом…»
Ну разумеется. Энок знал и понимал даже то, что его невестка понять не могла. Он даже протянул руку, чтобы ласково погладить ее по плечу. Но промахнулся. Он погладил спинка мягкого стула, на котором сидела невестка и который она только что пропылесосила. Боже, и откуда столько пыли в этих старых домах!
Сын с женой наняли ему прислугу, чтобы кто-то делал старику уколы инсулина. И постепенно Энок Борум сделал для себя открытие: смириться с судьбой совсем не значит потерпеть поражение. Просто иногда приходиться идти с жизнью на компромисс.
И как-то вышло само собой, что единственной отрадой старика Энока стал его тринадцатилетний внук Руалд. Он прибегал к деду сразу после уроков и принимался рассказывать:
-Папа и мама просили передать тебе привет, сами они прийти сегодня не могут, потому что…
- Ну да, конечно, кивал Энок. – Дел у них хватает. Не могут же они сидет сложа руки весь день в кресле, как твой старый дедушка. Мне очень приятно, что ты заглянул меня проведать, но держу пари, ты был бы не прочь сходить с приятелем в кино.
- Да у меня денег нет, - проворчал Руалд, и Энок улыбнулся.
- Вон там,- сказал он и показал на комод. – В верхнем ящике лежит бумажник. Возьми пару десяток.
Старик слышал, как Руалд открыл ящик и достал бумажник. Потом стало совсем тихо.
- Ну что, не можешь найти?
- Вот теперь нашел. – И вновь тишина, а потом вопрос: - А к чему это ты так странно складываешь деньги? Одни у тебя сложены вдоль, другие поперек, а еще зачем-то уголки загибаешь?
- У меня своя система, - с удовольствием объяснил Энок. – Я же слепой, и, когда иду в магазин, я хочу знать, сколько у меня с собой. Посмотри, десятки у меня сложены поперек, сотни- вдоль, а те, кто с загнутыми уголками, - те по пятьдесят крон. Когда я получаю пенсию, то прошу, чтобы купюры мне сложили именно так.
- Здорово придумано, - восхитился Руалд. – Так я возьму десятку?
- Возьми три, - ответил польщенный Энок. – Тогда и на кока-колу хватит.
Они снова помолчали. А потом Руалд сказал:
- Здесь лежит губная гармоника. Ты что, умеешь играть?
- Играл когда-то. – Энок смущенно пожал плечами. – Давно это было. Твоя бабушка очень любила одну мелодию, она называлась…
Голос Энока растаял в тишине…
- А ну-ка, дедуля, сыграй мне что-нибудь веселенькое,- вдруг оживился мальчик и положил гармонику на колени деду.
- Нет-нет, что ты, быстро заговорил Энок, - я все забыл. Давно это было.
Руалд не настаивал, он поблагодарил за деньги и ушел.
А Энок Борум остался один. Старчески пальцы гладили поверхность губной гармоники и ощущали выпуклость букв, выбитых на крышке. Он не мог видеть надписи, но хорошо помнил ее и так – HOHNER.
Старик коснулся губами гармоники и слегка подул. Но ни единого звука он не сумел извлечь, пока не вспомнил, что верхи находятся справа, а низы слева. Он перевернул гармонику, вот так совсем другое дело.
На столике рядом стоял небольшой портативный приемник, из которого так и рвалось наружу «трам-бам-бам-хали-гали» (это внук включил, когда был здесь), старик пошарил рукой, нащупал рычажок и выключил чертовщину. Несколько часов подряд он играл, и оживали мелодии, которые казалось он давно забыл. Но постепенно, одна за одной они возвращались. И настало мгновение и он вспомнил, как прищелкивают языком, а правой рукой выделывают вибрато. Ложась вечером спать, Энок испытал чувство, очень похожее на счастье. Завтра он снова будет играть, у него появилось дело.
Потеряв зрение, како-то время Энок еще надеялся, что сможет читать, и один любезный господин из Общества слепых взялся обучить его точечной азбуке. Но старческие пальцы утратили былую чувствительность, и читать шрифт Брайля оказалось для него непосильной задачей.

В то утро он завтракал поздно – фасоль в томате прямо из банки да кусок хлеба. Главное- не возиться с готовкой. Раздался звонок. Не иначе Руалд идет проведать дедушку. Он прошаркал в прихожую и открыл дверь. Каминные часы как раз пробили одиннадцать.
- Ты что так рано?
- Уроки отменили. Дай, думаю, к дедушке прогуляюсь.
- Очень мило с твоей стороны!
Когда Энок покончил на кухне с завтраком, они прошли в гостиную. Старик почувствовал что-то неладное и, вытерев с подбородка следы томатного соуса, спросил:
- А дома все в порядке?
- Как же, в порядке… Предки как с цепи сорвались, все причитают, что я, видите ли, много трачу. Одна у них песня, чтоб устраивался на работу, газеты разносить. Считают, что пора мне самому деньги заколачивать, а ведь они-то…- Руалд замолчал.
Из этой тирады Энок Борум понял, что «предками» нынешние подростки называют родителей, еще вполне молодых людей. Любопытно, каким же именем они его-то наградили? Наверное, Ископаемое или что-нибудь в этом роде.
Вдруг Руалд заметил губную гармошку на коленях деда:
- Сыграй-ка песенку, что ли!
Энок Борум взял в руки губную гармонику и облизал пересохшие губы. Чувство, которое он испытал в это мгновение, знакомо артистам всех времен – боязнь рампы. Но все же он взял первые ноты и заиграл. Попурри из шлягеров его молодости. Без всяких этих «трам-бам-бам-хали-гали». Он прищелкивал языком, а правой рукой выделывал невероятно красивое вибрато. Руалд притих и слушал с интересом. И когда в заключение Энок выбил губную гармонику о ладонь, мальчик восторженно воскликнул:
- А ведь ты и правда умеешь играть!
- Да так, играю помаленьку, - ответил Энок.
Он пожал плечами, чтобы внук не подумал, будто дед гордится тем, как быстро вспомнил все, что умел когда-то.

Апрель подходил к концу. В воздухе уже пахло весной, и Энок Борум сам убедился в том, что считал раньше ерундой и выдумкой: у слепых действительно обостряются все остальные чувства и это как-то возмещает потерю зрения. Когда погода установилась настолько теплая, что он извлек на свет свою белую палку и вышел в парк посидеть на скамеечке, воздух показался ему совсем не таким, как раньше, когда он еще мог видеть. Прямо-таки газированный воздух. Придуманное стариком сравнение, вероятно, было не самым поэтичным, зато точно передавало ощущения: словно открыли бутылку сельтерской и он вдыхал ее аромат.
Энок опять один дома. Прислуга все прибрала, сделала укол инсулина и ушла. Теперь можно немного поиграть. Неплохо бы купить новую гармонику. С таким маленьким рычажком, чтобы использовать полутоны. Можно попросить Руалда об этом.
В дверь постучали, это был знакомый стук его внука.
- Заходи, Руалд! – Крикнул Энок.
Они немного поболтали о том о сем, но все это время Энок чувствовал, что Руалд скучает, что ему неинтересно то, о чем они говорят. Спасибо внуку, не забывает старика, но как-то неловко отнимать у него время. В компании сверстников ему было бы куда веселее. И тут Руалд произнес:
- Послушай, дед, сейчас погодка просто класс, давай по парку прошвырнемся, подышим, а?
- Ну что ж, пожалуй, - согласился Энок.
- Ты ведь возьмешь с собой гармонику?
- Зачем?
- Так надо. Я рассказал ребятам, что ты здорово играешь, им тоже охота послушать. А в это время они как пить дать в парке околачиваются.
Энок надел ботинки, пальто и шляпу и отправился с внуком на прогулку. Белой палочкой он все же постукивал перед собой, хотя Руалд крепко держал его под руку. Губная гармоника лежала в кармане пальто.
Они выбрали скамейку, сели, и Энок заиграл. Его белесые, незрячие глаза были прикрыты, он играл, а друзья Руалда аплодировали. Ему казалось, что в груди у него что-то ширится – ведь он выступал перед публикой! Впервые в жизни… Ему даже показалось, что среди собравшихся была его жена. Он чувствовал, что она рядом. Правда, теперь она не могла говорить – во всяком случае посторонние не могли слышать ее слов.
- Ребята считают, что ты отпадно играешь!- воскликнул Руалд и в восторге похлопал деда по плечу.
Вероятно, это комплимент, подумал Энок, но неужели так трудно говорить по-человечески? Он печально улыбнулся и покачал головой.
- Погляди-ка, тебя аж пот прошиб, дедуля! Разреши, я сниму с тебя шляпу.
Энок играл вдохновенно, теплый весенний ветер шевелил его редкие волосы. Матовые блики различных оттенков пробегали по сомкнутым векам. Как большинство слепых, Энок Борум очень любил солнечный свет. Его смуглое лицо было иссечено морщинами, разбежавшимися во всех направлениях. Карта человеческой жизни – вот что это было.

Той весной Энока Борума частенько видели на скамейках парка с приятелями Руалда. Нередко случалось, что к ним подходили прохожие, останавливались и слушали незатейливые мелодии, который старик выводил на губной гармонике.
Однажды что-то резко закололо у старика в груди слева и стало трудно дышать. Он сказал внуку:
- Руалд, мне что-то не по себе, наверное, надо вернуться домой и полежать. С нами стариками, сам знаешь…
Энок встал и, выбив губную гармонику о ладонь, сунул ее в карман пальто.
- Постой! –остановил его Руалд. – Шляпу не забудь.
- Большое спасибо, Руалд.
- Тебя проводить?
- Нет-нет, что ты,- заволновался старик. – Большое спасибо, я сам доберусь до дому. Я знаю эту дорогу на ощупь.
Руалд подал дедушке шляпу и подождал, пока тот, осторожно постукивая перед собой белой палочкой, выйдет за ворота парка.


Внук пересчитал монеты, которые вынул из дедушкиной шляпы, и чертыхнулся.
- Всего двадцать восемь крон сегодня. И те медяками. – Он пожал узкими юношескими плечами. – Видать, старикашка с его свиристелкой и допотопной музычкой приелся благородным гражданам. Но что ж поделаешь, джентльмены, стартуем на станцию, возьмем в киоске по бутылочке колы. Я угощаю.

[маЛЕНКАя]

мда... а я как всегда наивно рассчитывала на хеппи энд.....

[Hamster]

Неосилел...
Очень недурственно, вообще-то. Но оптимизмом как-то не зарядило.
Собственного сочинения?

[Turbobobr]

Собственного сочинения?

Турфинн Хаукос

[Hamster]

Че-то не посмотрел
Да извенит меня автор...

[Kostua]

Что ни говори, а всё верно написано. Гармошка это душевный инструмент...

[Жекич]

Н-да, как говорил Станиславский: "Не верю!"
Он ведь должен был слышать звон монет, падающих друг на друга в шляпу. И быстро бы догадался.
Литератор должен фантазировать, но фантазировать правдоподобно. В этом искусство.

А про чувства играющего - очень здорово!

[crashhead]

Жекич
да ладна те... не выпендривайся прикольна написана

[Svetozarrus]

Он был веселым, всегда был веселым. Жизнь била его, но он продолжал шутить и смеяться. Смеялся он над собой, над другими, над жизнью. Никто не помнил, как и когда он появился в этом городке, но все его уважали, потому что знали, что он смеется не от простой жизни. Никто не мог так задорно и весело играть на губной гармошке, как он. Все любили слушать, как он играет. От того и любили, что играл он весело и бодро, и все вокруг тоже начинали веселиться. Он всегда играл, при любом возможном случае. Доставал гармошку и дул в нее. Идаже сейчас он улыбался, только не мог уже играть, не мог дуть. Теперь только ветер мог играть на его гаормошке. А он уже не мог. Мог только улыбаться. Теперь он смеялся над смертью, над тем падонком которому понадобилась его мелочь. Вечная улыбка застывшая на мертвом лице.

[Turbobobr]

Теперь он смеялся над смертью, над тем падонком которому понадобилась его мелочь. Вечная улыбка застывшая на мертвом лице.

Реально круто! Напомнило расказы Кинга, когда ему было 8 лет!
http://www.kingclub.ru/e-books/shortsto ... -rus.shtml

[mac4e]

это жизнь,всё это человеческое оно нам не чуждо посколько мыслим мы человеческими понятиями..........
и в мире все не измено посколько вокруг нас находиться социум мы внутри него.......
и такие истории они были есть и будут........(это если с позиции истории расматривать текст)